Константинов крест [сборник] - Семён Данилюк

— Алька! Брат! — Понизов бросился навстречу. Но вошедший, покоробленный панибратством, выставил предостерегающе руки. Нижняя губа его оттопырилась.

— Что еще за Алька? С вашего позволения, — Александр Тоомс, — холодно поправил он. Скосился на огорошенных Валка и Валька и со смехом распахнул объятия:

— Здравствуй же, большой братан.

Они познакомились восемь лет назад. Молодожен Понизов с юной женой прибыл в Таллинн в свадебное путешествие. Приятели из обкома комсомола посулили забронировать номер в гостинице «Виру» — наимоднющей по тем временам в Союзе.

Но то ли позабыли, то ли пообещали то, что не смогли сделать. Во всяком случае, у администраторской стойки многоэтажной гостиницы с диковинной табличкой «Ресепшн» Понизова завернули: все номера забронированы на месяц вперед. Отказался помочь и главный администратор — пренебрежительно покрутив удостоверение лейтенанта милиции из российской глубинки, бросил его назад. Бросил с видимым наслаждением. Не часто выпадал случай безнаказанно унизить милицию.

Обескураженный Николай спустился в огромный холл, где в уголке, подле двух чемоданов, оттертая на краешек дивана перепившими финнами, затерялась его молодая жена. Не было даже обратного билета на поезд. Что и говорить, — свадебное путешествие удалось.

Справа от ресепшн высвечивалась надпись «Милиция». В отчаянии Понизов зашел.

За столом, над документами, корпел белобрысый крепышок в погонах старшего лейтенанта.

— Работаешь здесь? — беспардонно произнес Понизов. Прибалт оторвал голову от документов, прищурился.

— Обслуживаю по линии угро, — деликатно уточнил он, без малейшего акцента.

— Такое дело, братан… Женился, — Понизов выложил перед ним служебное удостоверение. Принялся сбивчиво объясняться. Прибалт внимательно оглядел удостоверение, повертел, проверил на просвет, вернул.

— Не вижу штампа о браке, — произнес он бесстрастно. — Без штампа недействительно.

Понизов опешил. Прибалт, не меняя строгого выражения лица, поднял трубку. Коротко произнес несколько фраз на эстонском. Прикрыл трубку ладонью.

— Неделю хватит? Втиснут меж двумя симпозиумами.

Положил трубку.

— Поднимись к главному администратору. Оформят.

— Так у него мест не было, — наябедничал Понизов.

— У него и сейчас нет, — отбрил эстонец. — Это лично для меня. Сказал, что ко мне брат приехал… Братан, — смачно повторил он незнакомое словцо.

Коротко кивнул и, считая разговор законченным, потянул к себе дело.

С тех пор Понизов трижды приезжал в Таллинн. Несколько раз в гостях в Калинине побывал Алекс Тоомс. Пару раз ездили отдыхать вместе с женами. Чаще без жен. Лощеного, насмешливого прибалта, у которого под ледяной коркой бушевала яростная лава, Понизов обожал. А после того, как в пьяной сочинской драке Алекс, прикрывая спину Понизова, подставился под нож, иначе как братом его не называл. Правда, в последние годы, закрутившись в перестроечном вихре, как-то потеряли друг друга из виду.

— Совсем потерялись, — Понизов всё охлопывал друга. — Последнее, что слышал, — о твоем назначении начальником Таллиннского угро.

— Это не последнее. Последнее — о моем увольнении, — в своей бесстрастной манере сыронизировал Тоомс.

Оценил оскомину на лице друга. Показал на Валка и Валька.

— У них еще хлеще. Оба бывшие комитетчики. Подполковники. Уволены без пенсиона. Россия бросила, Эстония не подобрала. В Эстонии сейчас вообще весело. Новое поветрие. Считают, если прежних заменить на новых, — будет по-другому. То, что меняют, — ничего, терпимо. Важно, за что и кем. У нас сейчас решается, в какую сторону страна двинется дальше.

Алекс подсел поближе, так что вчетвером они образовали полукруг.

— Понимаешь, какое дело, Коля, — доверительно объяснял Алекс. — Когда образовали Народный Фронт Эстонии, объявили, что создались исключительно для поддержки реформ в рамках СССР. Всем тут же стало ясно, что из Союза Эстония уйдет. Это как точка невозврата. Главный вопрос — кем уйдет. Обиженной и отплевывающейся от всего, что было, или доброй соседкой? В Эстонии очень много русских. Их заселили в сороковых и дальше, и они живут. Давно живут. Корнями вросли. Сейчас русские пытаются задавить эстонских сепаратистов. Завтра националисты начнут выживать русских. А память о войне? Русские, понятно, — поголовно в Красной армии. А вот среди эстонцев… Многие служили в легионах. Всё очень неоднозначно. И столкнуть меж собой — на раз. Очень, очень важно, чтоб не случилось раскола. Внутри Эстонии. Эстонии с Россией. А президент Пятс — это как раз цементирующее начало. Легенда среди эстонцев. Особенно после того, как на Западе в семидесятых опубликовали его письма из заключения, с призывом не признавать вхождение Прибалтики в СССР. Это если с правой руки заглянуть. А если с левой, — русский по матери. Православный. Ориентированный на дружбу с Россией. Понимаешь, как эта фигура сейчас важна, чтоб всех сцепить в одно целое?

Алекс говорил непривычно горячо и оттого немного путаясь. Понизов сочувственно кивал. Но думал о том, насколько некстати вся эта история ему лично. Должность в поссовете занял с перспективой на повышение. Только накануне встречался со своим покровителем — председателем райисполкома Корытько. Обговаривали совместные планы на будущее.

А Эстония — каким боком она ему? Где-то на обочине СССР и на обочине его сознания. Но среди «экспедиторов» — Алекс Тоомс, близкий друг. А друзья для Понизова — особая категория. К их просьбам всегда относился трепетно. Впрочем, успокоил себя Понизов, им же ответили в больнице, что никакого Пятса нет и не было. А на нет, как говорится, — суда нет!

Понизов склонился над селектором:

— Девочки, гляньте! Баба Лена не ушла еще?

Баба Лена, уже одетая, заглянула через порог. Завидев посторонних, перешла на «вы»:

— Вызывали, Николай Константинович?

— Баба Лен! — обратился к ней Понизов. — Ты ведь у нас до пенсии в психбольнице числилась?

— Что значит числилась? — баба Лена возмутилась. — Сорок пять лет санитаркой. Считай, с войны. Поди кто попробуй. Да еще в судебном! Еще у твоего отца поработала.

Понизов движением пальца остановил поток негодования.

— Тогда припомни, не было ли у вас среди пациентов в пятидесятые годы…

Баба Лена насмешливо присвистнула.

— А ты напрягись. Эстонец.

— Да сколько их перебывало!

— Константин Якобович Пятс! — умоляюще выдохнул Валк. — Ему восемьдесят было.

— И Константинов, и Яковлевичей без счета. За кем только горшки не убирала. Может, какие особые приметы? Чтоб запомнился?